Недавно в одной европейской стране случилась вспышка тестирования на коронавирус и заболеваемость пошла вверх. Власти по этому поводу объявили локдаун. Несколько владельцев мелкого бизнеса разорились и покончили с собой. Была шумиха, потом все как-то успокоилось, и локдаун отменили. А затем возник вопрос: «Зачем его вообще вводили?». На что был получен показательный ответ: «Потому что надо же было что-то сделать».

Это хороший пример вещи, которую я решил называть так: мышление проблемами. Еще можно так: мышление вызовами. По английски будет соответственно, problem thinking и challenge thinking. Суть его очень простая — мы смотрим на окружающий мир и видим проблемы, которые нужно решить. Или, если нам не нравится слово проблема, видим вызовы, на которые нужно ответить. Стоит посмотреть любую программу политической или научной конференции — там обязательно будут challenges в больших количествах.

Проблема ставится для того, чтобы найти решение. Поэтому мы говорим о паре проблема-решение, и если мы сталкиваемся с одной частью, то где-то рядом находится вторая. Например, врач видит больного сахарным с диабетом и говорит: «Ваша проблема — высокий сахар, мы его будем снижать». Но у мышления проблемами есть два неприятных свойства.

Во-первых, в реальности проблем не существует. Есть конкретные ситуации, которые нам чем-то не нравятся, мы хотим их изменить. Иными словами, проблема это абстракция, которую мы придумываем, чтобы упростить реальность. Поэтому мы постоянно ошибаемся, особенно когда плохо знаем ту тему, в которой увидели проблему. Во-вторых, решений тоже не существует. На самом деле есть просто действия, которые мы совершаем, и последствия эти действий. Иногда полезных последствий больше, чем вредных. А иногда от наших действий пользы никакой, только вред.

Например, подросток сидит за компьютером вместо того, чтобы делать уроки. Проблема очевидна, решение тоже — отнять у него компьютер и не давать, пока не принесет хорошие оценки. В результате подросток начинает после уроков ходить в киберспортивный клуб, просаживает там все карманные деньги, занимает у местного барыги, просаживает эти деньги тоже и после этого начинает торговать спайсом, чтобы расплатиться с долгами. На старте мы имели тихого домашнего ребенка, а на выходе имеем испуганного и озлобленного парня, который должен денег мафии и которым интересуется полиция.

Сначала мы ошиблись с проблемой. Нам казалось, что проблема в компьютере, который «мешает учиться». А на самом деле мальчику было тяжело делать домашку — он болел в первой четверти, пропустил важную неделю и теперь никак не может въехать в материал. Компьютер — единственное, что его утешает. И тут мы, пытаясь решить проблему, которую сами же и придумали, отнимаем у него компьютер. И по сути бросаем один на один со своими трудностями. Мы совершили действия, теперь мы имеем дело с последствиями.

Я не знаю, что с этим делать. Думаю, что для начала стоит перестать что-то делать и просто подумать над тремя вопросами:

• Как на самом деле выглядит ситуация, которую я называю проблемой? Какие события, действия и слова есть в ситуации?
• Как эта ситуация сложилась, и за счет чего она не изменяется сама по себе? Что если допустить, что никто не виноват (и я в том числе), но у всех есть своя доля ответственности?
• Какое решение просится первым? Что бывало раньше, когда я пробовал так сделать? Изменилась ли потом ситуация? Какие будут последствия, и что буду с ними делать? Готов ли я к ним?

Эти вопросы помогают не делать резких движений. Иногда это половина того, что нужно для изменения ситуации к лучшему для нас.

Несколько мыслей о том, как справиться с синдромом 9-ого мая. Пока тезисно, потом я постараюсь вернуться к этой теме. Ключевая идея одна: мы не можем избавиться от скорби прошлого, но можем на её основе создать ресурсный опыт в настоящем.

Локализация опыта

День Победы — хороший повод для изучения истории. Причем не только истории боевых действий — а еще истории повседневной жизни в том пространстве, где вы живете и работаете сейчас.

Истории можно найти в интернете, можно спросить у знакомых из числа соседей или местных жителей, можно узнать в краеведческом музее. Истории меняют наше ощущения от пространства. Школа рядом хранит историю о зенитчиках, прикрывавших город огнем с её крыши. На станции метро было бомбоубежище. В нынешнем здании ЗАГСа была военная комендатура. Кирпичную пятиэтажку строили пленные немцы.

Ещё интереснее посмотреть на человеческие истории, которые связаны с пространством. Как во время войны жилось людям в местах, которые вы знаете и любите? Как жилось тем кто похож на вас по интересам и сфере деятельности? Как связаны с войной люди, в честь которые названы улицы? И так далее, и тому подобное. У этой практики есть интересный дополнительный эффект. Опираясь на истории военного времени, часто удается размотать клубок других историй, и насытить ими пространство вокруг себя.

Личная рефлексия

Помимо общественных историй, у каждого есть личная история, связанная с войной. У кого-то на войне познакомились бабушка и дедушка. У кого-то мать всю жизнь плакала о своем папе, который не вернулся с войны. У кого-то родные до войны жили в одном городе, а после — в совершенно другом. У кого-то был лучший в мире дедушка-ветеран. Кто-то в детстве искал гильзы в старых окопах. Кто-то хотел быть похожим на Штирлица. Кто-то не хочет и слышать о Великой Отечественной — и это тоже личная история.

Поэтому можно посмотреть на войну не как на боевые действия, а как на силу, которая перемешивала жизни, ломала судьбы, создавала возможности. Наша повседневная жизнь сложилась такой, какая она есть, под действием этой силы — огромной, неумолимой и безразличной. Как писал Юрий Левитанский: «Я не участвую в войне — она участвует во мне«. Было и есть много других сил — и про них придет черед подумать в другой день.

Такая рефлексия помогает искать ответы на вопросы: «Кто я?», «Как я стал таким/такой, как есть?», «Откуда и куда я иду?». А еще эта рефлексия помогает больше ценить, то, что мы имеем в своей мирной жизни. Но эта признательность не навязана извне. Мы просто видим, как судьба и решения других людей определила текущий момент. Например тот самый, в который вы читаете эти строки. Так история о войне превращается в историю о жизни.

Семейные ритуалы

Спросите себя: что мы обычно делаем на 9-ое мая? Многие смотрят парад, гуляют, собираются за столом, выпивают. Это парадная, праздничная часть памятного дня. Как бы могла выглядеть та часть, которая про память? Вот несколько примеров. В одной семье рассказывают истории о военном времени, которые произошли с членами семьи и друзьями. Задаются вопросом — как события военного времени повлияли на то, где и как мы живем. Это похоже на личную рефлексию, но в семейном кругу.

Семейную прогулку легко превратить в символическое путешествие. У меня есть знакомые, которые майские праздники всегда на даче. В их местах шли бои в 1941 году, и неподалеку есть памятный знак. Утром они с друзьями идут к этому знаку, наводят там порядок, кладут цветы. И потом — минута молчания. Это объединяет их, и создает новый, уникальный опыт.

В еще одной семье на майских праздниках устраивают творческие вечера. Читают стихи о войне, которых не услышишь по телевизору. Поют песни, которые слышали от бабушек и дедушек. Делятся друг с другом историями. В этом опыте много совместности и близости перед лицом могучей и страшной силы. И в этой близости члены семьи черпают силы в трудные минуты.

Сразу несколько знакомых и клиентов в личных беседах поделились одной и той же проблемой. На 9 мая сильно болит голова или спина, часто хочется спать, иногда без явной причины появляются слезы. Все это — явная «психосоматика», и у многих повторяется именно на 9 мая, или на другие тяжелые годовщины (чаще всего — на годовщину утраты). Я сам сталкивался с этим состоянием, и в этом году кажется понял, откуда оно берется.

9 мая — горестная дата. Да, это День Победы, но перед ним было четыре года войны: лишений, потерь, тревоги и смерти. Поэтому за парадными шествиями, шашлыками и пением «Катюши» маячит незримая, колоссальная тень горя. Это не абстрактное горе, и оно не про каких-то других людей, потому что война повлияла на всех без исключения. За 9-ым мая всегда стоит семейная, а значит и личная история о войне. Кто-то погиб, кто-то лишился близких, кто-то выжил, но на всю жизнь был покалечен пережитым.

В последние годы 9-ое мая стало очень праздничным днем. Местами празднование напоминает карнавал, особенно когда родители одевают своих детей в военную форму. Как относиться к этому — личное дело каждого. А я вижу то, что осталось мало понятных и личных способов проживания того горя и той печали, который связаны с Днем Победы. Можно выразиться иначе — 9-ое мая стало парадным праздником, и на этом параде мало места скорби.

Все чувства, которые оживают, но не находят выхода, превращаются в телесные симптомы. У кого-то болит голова, у кого-то спина, кто-то лишается сил, кто-то плачет непонятно о чем. День Победы это все еще праздник со слезами на глазах. А если нет слез, то боль приходится проживать другим способом. Физическое страдание замещает душевное.

Что с этим делать? Дня начала — не изолироваться от 9-ого мая. Что бы и кто бы ни говорил об этом празднике — он общий, на всех. Точно так же как общей была война и общей была победа. Лучше найти свой способ проживания. Не бежать от скорби, а сделать шаг ей навстречу. Скорбь это очень личное чувство, и поэтому способы у каждого свои. Я могу только предложить пару идей. Об этом — следующий пост.

Я уже месяц сижу на самоизоляции, и мне помогают три мысли.

1. Медийная эпидемия – опаснее вирусной. Поэтому я перестал читать новости, отписался от всех каналов, где постят новости про коронавирус. Телевизор я и так не смотрю уже лет десять. Это позволяет концентрироваться на себе, своей семье и на работе (многим клиентам еще труднее).
2. Разговоры об эпидемии – вредны. Спорить, обсуждать, делиться ссылками за и против – это ловушка. Сначала это приятно, потому что возбуждает нервную систему. Потом трудно остановиться, потому что хочется доказать свою правоту. А потом ощущение, будто ты с похмелья. Вместо того, чтобы спорить про эпидемию, я просто обсуждаю с друзьями и близкими, как жить с ограничениями, которые сейчас действуют.
3. Справиться с эпидемией я не могу, зато я могу помочь близким, которым трудно. Пожилым людям трудно справиться с системой регистрации пропуском, детям сложно перестроиться на домашнее обучение. Ну и просто людям трудно сидеть дома вместе так долго. Помогая другим, я чувствую себя спокойнее.

Сходил на первую ступень базового тренинга по EMDR, ведущий —Уди Орен. Если коротко — очень круто, лучшая учеба за последние несколько лет. Я уже применял кое-что из EMDR в своей работе, но тренинг помог все грамотно простроить и внедрить в практику.

В этом посте расскажу что это, как проходил тренинг, что мне понравилось и что можно улучшить. Если у вас есть какой-то вопрос про EMDR — можете мне написать, постараюсь ответить, или скажу, куда обратиться.

Про EMDR

EMDR это модальность психотерапии, как гештальт или психоанализ. Ключевая фишка EMDR — билатеральная стимуляция. Это очень простая (обманчиво простая) вещь — вы двигаете глазами влево-вправо, или щелкаете пальцами слева-справа, или еще как-то стимулируете по очереди два полушария мозга. Билатеральная стимуляция по моим ощущениям работает как катализатор: мысли, чувства, ощущения, которые обычным путем думались и проживались бы долго, проживаются за считанные минуты.

В EMDR есть своя модель концептуализации — простая и логичная. Она сводится к тому, что если человек сталкивается с переживанием, которое он/она не в силах в полной мере осознать и переработать, то память об этом переживании сохраняется в исходном виде, со всеми эмоциями. Потом этот комок негатива срабатывает и мешает жить. Например, трехлетний малыш сидит на полу и играет, мама на кухне. Заходит сосед и приводит собаку: самого милого, дружелюбного и приветливого на свете ротвейлера. Пес бросается играть с малышом, малыш в ужасе замирает или в истерике зовет маму. Мозг малыша усвоил: собака = угроза. Проходит 20 лет. Малыш вырос, но он по-прежнему боится собак и сторонится их. Когда он видит собаку, неотработанное переживание в его мозгу запускает ту же реакцию страха, что в детстве. Вот и получается, что здоровенный лоб боится болонок и чихуахуа.

EMDR это о том, как найти такие воспоминания, изменить их, и оставить в прошлом. Как это работает никто не знает, но давайте начистоту — как работает психотерапия вообще никто не знает. Ну и ладно, главное, что работает. EMDR используют для работы с ПТСР, последствиями abuse/neglect, хронической болью, депрессией, психозами и так далее. При правильном подходе его можно использовать в любой работе.

Помимо работы с прошлым, EMDR позволяет работать с триггерами в настоящем и с тревожными ситуациями в будущем. Поэтому это отличный инструмент для коучинга, особенно для работы с клиентами, которые умнее коуча (у меня таких полно), и которых не нужно ничему учить.

Сильная сторона EMDR — обилие простых и понятных протоколов, намного более простых, чем в КПТ. У меня есть клиентский опыт в EMDR, КПТ, схема-терапии, гипнозе… — и в EMDR я получил лично для себя самые глубокие и качественные результаты.

Про тренинг

Тренинг организовали лидеры Ассоциации EMDR России. Они уже десять лет возят Уди Орена в Россию, с них все и началось. Тренинг аккредитован всеми ключевыми организациями, и участие в нем засчитывается как основа для сертификации.

Уди Орен — практикующий психолог и тренер. Он знающий, умный, слегка ироничный и очень опытный. Уди отлично умеет отделять главное от основного, подчеркивать ключевые моменты, работать с аудиторией. Демонстрации тоже на высоком уровне. Короче, всем бы тренерам быть такими.

Сам тренинг шел 4 дня, с 10:00 до 18:00. До обеда нам давали теорию, после обеда мы разбивались на группы и под присмотром фасилитаторов работали в парах. Особенность тренинга в том, что каждый участник выбирает себе партнера в самом начале и с ним работает все четыре дня. Это непривычно, но круто, потому что позволяет почувствовать, как EMRD работает на дистанции.

Про теорию говорить не буду. В плане практики в первый день мы учились собирать анамнез и делать билатеральную стимуляцию, на второй день работали с прошлым, на третий — с триггерами в настоящем, на четвертый — с тревожными ситуациями в будущем. Нам все буквально разжевали и положили в рот. Обычно я торможу и долго въезжаю в новые протоколы, но здесь все получилось просто и легко.

Тренинг закончился в воскресенье, в понедельник я использовал полученные знания. Я и раньше пользовался билатеральной стимуляцией, но теперь у меня в руках был четкий и понятный протокол. Результатами я как специалист очень доволен. В ближайший год я планирую полностью перестроиться на EMDR в своей работе консультанта и коуча.

Что можно улучшить

Еще раз — тренинг отличный, и мне все очень понравилось. Что бы хотелось:

1. Нанять грамотного и толкового переводчика-текстовика вычитать все переводные раздаточные материалы — там немало ляпов и спорных мест. Некритично, но полезно.
2. Безопасное место → спокойное место.
3. Оптимизировать демонстрацию видео. Это всеобщая боль, это приходит с опытом.
4. Раздаточные материалы переплетать закрытой пружиной, чтобы они не разваливались.

Но это все мелочи. Я говорю большое спасибо всем организаторам, ведущим и фасилитаторам, переводчице Ольге и всем, кто был рядом на учебе. Через год или через два увидимся на второй ступени.

К доктору приходит мужчина и говорит:

— Доктор, у меня проблема с членом.

— Понятно, — отвечает доктор. — Давайте я удалю ваш член и проблемы не будет.

Мужчина недоволен.

Потом к доктору приходит женщина и говорит:

— Доктор, у меня проблема с грудью.

— Ясно, отвечает доктор. — Давайте я удалю вашу грудь и проблемы не будет.

Женщина недовольна.

А затем к доктору приходит еще один пациент и говорит:

— Доктор, у меня проблема с тревогой.

— Вижу, — отвечает доктор. Давайте я удалю вашу тревогу и проблемы не будет.

— Давайте, — отвечает довольный пациент.